Ювелир с улицы Капуцинов - Страница 16

— Да не на тебя я, — махнул рукой Заремба. — На себя… Сидим здесь, а они…

— Это уж ты, брат, загнул, — вмешался Дорошенко. — Сегодня — пятнадцать эсэсовцев, а это не первый день… Понимаю тебя, вон они уже где — за Доном, но мы ли в этом повинны? Тут, брат, нашей вины нет, — сказал уверенно. — Не терзай себя!

— “Не терзай”!.. А ежели больно?

— Спать! — ударил Дорошенко рукой по столу.

— Спать, — согласился Евген Степанович. — Спрячь это, — сказал Богдану, указывая на лежавшие на столе вещи. — Завтра возьмем на учет. Именем Советской власти. Это пот трудящихся…

Когда погасили свет, Заремба спросил Дорошенко:

— Василь, как ты думаешь: не лучше ли Богдана с частью этих… вещиц сразу отправить в город? Безопаснее будет. Посадим его на подводу, вроде бы на базар мужик едет. А я позднее, когда щека заживет, через Злочный отправлюсь по железной дороге.

— Думаю, правильно, — ответил Дорошенко. — Не понимаю только, как вы это добро в деньги превратите. Гестапо сразу на след нападет.

— Это уж пусть тебя не беспокоит. Задумали мы одно дело — первоклассное…

Менцель раздраженно бросил трубку и приказал позвать Харнака. В важных случаях он всегда советовался с гауптштурмфюрером. У Вилли Харнака умная голова и чутье подлинного следователя. Иной раз клубок так запутается, что сам черт голову сломит, а он именно за нужную нить ухватится. “Интуиция”, — улыбается. С такими способностями иной локтями проложил бы себе дорогу, а Вилли… Нет, не доведут его до добра вино и женщины!..

— Знаете, штандартенфюрер, — сказал он однажды, — то, что я себе позволяю, вы уже делать не решитесь. Вот, к примеру, не поедете же вы сейчас со мной в бордель? Видите! А я не желаю лишать себя такого удовольствия…

Менцель и сейчас не знает, шутил ли тогда Харнак или говорил правду. Вроде бы улыбался, а глаза серьезные.

А впрочем, черт с ним! Главное — что на гауптштурмфюрера можно положиться.

У Харнака под глазами синие круги, веки опухли.

— Что?.. — И Менцель сделал выразительный жест, намекая на то, что его подчиненный изрядно заложил за галстук.

— Как вы могли подумать, шеф?! — обиделся Вилли. — Вы же знаете, что с утра я не пью.

— В тем-то и дело, что уже не утро.

— Майн готт, действительно уже третий час! Но, надеюсь, вы вызвали меня не для того, чтобы сверить наши часы?

— Вы поразительно догадливы, Вилли. Снова неприятность…

— Листовки?

— Хуже.

— Кого-то из наших оболтусов прикончили?

— Хуже, Вилли, хуже…

— Еще хуже? Кажется, я становлюсь суеверным человеком: сегодня мне снилось…

— Ко всем чертям сны, Вилли!.. Подбита танкетка, которая везла в город драгоценности!

— Когда?

— Только что позвонили.

— Собираетесь ехать?

— Машина уже ждет нас.

Танкетка стояла на обочине — искореженный металл, запах горелой краски. Харнак обошел вокруг нее, зачем-то ткнул носком блестящего сапога по разорванной гусенице, заглянул внутрь.

— Двух мнений быть не может. Противотанковая граната… — Перепрыгнул через кювет. — Бросали вот отсюда. Даже окопчик выкопали. Умно…

— Можно подумать, что вы восторгаетесь этими бандитами, — скривил недовольную гримасу Менцель.

— Объективно оцениваю, штандартенфюрер. Если бы этих бандитов не было, нас с вами здесь не держали бы.

И вот так всегда! У этого Вилли чересчур острый язык. Никогда не знаешь, что он выкинет. И потом — никакого уважения к старшему по званию.

— Ох, Вилли, Вилли! — буркнул Менцель. — Вы когда-нибудь доиграетесь…

Собственно, такой именно тон в их взаимоотношениях ему как раз импонировал. Менцель знал, что при посторонних Харнак никогда не позволит себе фамильярничать. А с глазу на глаз пускай тешится…

Поднявшись на холмик, заросший травой, Харнак подозвал к себе Менделя.

— Вот здесь, шеф, охрана танкетки пыталась организовать оборону. Видите, сколько стреляных гильз? Потом наших солдат забросали гранатами.

Походил немного по опушке, что-то бормоча, а затем обратил внимание Менделя на свежий конский помет и следы, которые вели в глубь леса.

— Картина вырисовывается. Засаду хорошо продумали. Охотились именно за танкеткой — не обстреляли же колонны, которые проходили по шоссе утром. Выходит, хорошо информированы. А это, штандартенфюрер, свидетельствует о том, что действовал местный партизанский отряд.

— Вы открыли Америку, Вилли! Это я и без вас знаю.

— Но ведь вы не знаете, что партизан было около тридцати, что у них способный командир — наверно, бывший военный, что отряд вооружен нашими автоматами, что у партизан было несколько раненых, а возможно, и убитые.

— Об этом тоже нетрудно было бы догадаться.

— Чего же вы от меня хотите?

— Сами знаете.

Харнак развел руками.

— К сожалению, больше ничего не могу. А впрочем… — присмотрелся к асфальту. — Любопытно…

Менцель заглянул через его плечо. И что там любопытного? Кровавое пятно? Но ведь следов крови вокруг сколько угодно.

Харнак вырвал из блокнота чистый листок бумаги, поднял что-то с земли и аккуратно завернул в него.

— Все, шеф! Нам тут больше нечего делать.

— А это что? — показал Менцель на карман, куда Харнак положил бумажку.

— Да так… предположение… Необходимы лабораторные анализы.

Менцель знал: в таких случаях расспрашивать Харнака безнадежное дело. Все равно ничего не скажет. Потом сам доложит.

Харнак позвонил Менделю утром следующего дня.

— Вы свободны, шеф?

— Жду вас через десять минут.